На Новый год он неожиданно позвал к своим родителям, чем здорово озадачил.
— Я польщена, конечно, и благодарна, но… не слишком ли ты спешишь? Я к серьезным отношениям-то не готова, а не то, что официально их декларировать.
— А ты и не декларируй. Давай просто сделаем всем приятное. Мама порадуется, что я пришел с девушкой, я буду радоваться, что ты сидишь рядом, а ты… Мне хочется надеяться, что тебе будет приятно провести этот праздник в кругу большой семьи. У меня две сестры, они обе замужем, придут с семьями, будет шумно и весело.
— Это было бы здорово, правда. Но ты забываешь, что у меня тоже есть сестра. И оставить ее одну в этот праздник для меня немыслимо. По многим причинам.
— Значит, я зову вас обеих, — не смутился он ни на минуту. — Она ведь сможет пойти, ей это не будет тяжело? А маму я предупрежу, она тактичный человек, она не позволит себе ничего лишнего.
Мама у него была замечательная. А Ясмина проявила неожиданный энтузиазм — и согласившись пойти на это мероприятие, и там. Она так старалась казаться живой, так старалась выглядеть адекватно. Делала вид, что внимательно слушает, пыталась отвечать, если к ней обращались, и даже поднимала вместе со всеми бокал куда ей, по моей просьбе, налили воды.
— Как она определяет, где бокал? — недоуменно шептал мне на ухо Андрей, глядя как четко и без предварительного ощупывания Яся берет тот или иной предмет. — Я же видел ее тогда без очков…
— Никак, — качаю я головой. — Ощущает.
— А я все думал, как же она гуляет одна по обрывам?
— В темноте скорее я сверну себе там шею. Или ты.
— Твоя сестра — очень сильная женщина.
— Да, — киваю, глядя на то, как гордо расправлены Яськины плечи, как спокойно кивает она что-то нашептывающему ей мужу одной из Андреевых сестер. Очень бледная, белее своих волос, но все еще невероятно красивая. И это платье цвета морской волны, которое я шила для нее сама, отчаявшись найти в магазинах хоть что-то приличное для беременных, ей очень шло, я могла собой гордиться. Хотя шить я не любила, и искренне думала в детстве, что мама зря тратит время, обучая меня этой науке. А вот пригодилось.
Ясмина продержалась часа два. Потом сознание отключилось и она безвольно откинулась на спинку стула. Обморок списали на беременность и духоту, Андрей перенес Ясю в соседнюю комнату и уложил на кровать. К гостям она больше не вышла. А я была вынуждена поить ее кровью прямо там, потому что иначе силы ей было уже не восстановить. К счастью, нас не тревожили, Андрей позаботился.
Но он же и заметил, как сильно я бледна, когда вышла обратно в общую комнату.
— Маша, что-то случилось?
— Нет. Все нормально. Сделай вид, что все хорошо. Не надо привлекать…
Он пододвинулся ближе, позволяя мне откинуться ему на грудь.
— Ты вся дрожишь. И руки совсем ледяные.
— Пройдет, ты же знаешь. Подай воды.
Подал. И помогал мне держать бокал, словно боялся, что иначе я его уроню. Я не возражала, руки действительно дрожали. Мне бы отлежаться, но я и так пробыла с Ясминой слишком долго.
— Кровопотеря обычная, банальная? — тихонько поинтересовался Андрей, когда я напилась.
— Не надо. Мы договаривались, ты в это не вмешиваешься.
— Тогда просто подтверди, что это именно то, во что я «не вмешиваюсь», чтоб я не искал другой причины.
— Другой не ищи, — вынуждена согласиться я. — И не переживай, ты же знаешь, все восстановится.
Он глубоко и неодобрительно вздыхает, крепко обхватывая меня обеими руками и прижимая к себе. До конца вечера он крайне рассеян и задумчив, и так и не выпускает меня из объятий. А я временами просто дремлю, благо все радостно смотрят телевизор.
Домой Андрей отвез нас на такси, лично помог довести Ясмину не просто до комнаты — до кровати. Но все же вопросов при ней задавать не стал. Ушел, пожелав нам счастливого Нового года. И хорошо-хорошо отдохнуть.
На следующий день Андрей приехал после полудня и увез меня смотреть реликтовые сосны в местном заповеднике. Сосны, росшие на голых скалах высоко над морем, впечатляли, а безлюдность этого красивого места завораживала. Мы были одни, где-то выше тревог и забот. Внизу синело море, удивительно спокойное сегодня, в воздухе пахло смолой. Вот только Андрей был как-то слишком задумчив.
— Ты мне расскажешь о своем детстве? — попросил он.
— О детстве? Даже не знаю, о чем. Оно было обычным.
— Хоть расскажи, где росла — это был город, деревня, хутор? Или это сразу было… некое очень закрытое заведение?
— Город. Не очень большой. Вроде вашего, может, немного больше. Только у вас город-курорт, а у нас был город науки.
— Город науки? — услышанное ему не сильно понравилось. — Где ставили эксперименты на людях?
— Да нет, самый обычный город. Просто вырос вокруг университета.
— В этой стране не так уж много университетов, — недоверчиво косится он. — И я не знаю ни одного в маленьком городке.
— А я никогда и не утверждала, что это было в этой стране.
Он сбивается с шага. Потом предлагает присесть. Мы устраиваемся у обрыва, на изгибе ствола одной из сосен, тянущейся почти параллельно земле.
— Но ты русская, — скорее утверждает, чем спрашивает он, словно он пытаясь этим фактом оспорить саму возможность «другой страны».
— Откуда такая уверенность? Знаешь, за последний год я выучила столько национальностей, к которым могли бы принадлежать мои предки…
— Но русский язык для тебя родной.
— Мне казалось, у меня не слишком правильное произношение.